Домашние дети

Особым детям особенно нужна семья

Поддержка творческих способностей приемного ребенка через общение и художественную деятельность

М.М.Николаев, художник-иллюстратор, преподаватель ИЗО, Образовательный Центр БФ «Большая Перемена». Источник - Особый ребенок в приемной семье и в учреждении: социализация, интеграция, общественное мнение//Сборник материалов: региональный опыт, интересные практики, рассказы приемных родителей. – М.: БФ «Здесь и сейчас», 2015 г.

 

Все знают, что воспитать и развить ребёнка – задача наисложнейшая. Предполагаю, что воспитать и развить приёмного ребёнка (особенно, если он усыновлён не в младенческом возрасте, а подростком) – ещё труднее. «Казённый дом» накладывает отпечаток на психику, отсутствие полноценного обучения – замедляет интеллектуальный рост. Это уж не говоря о том, что без родительской любви нормальное развитие личности ребёнка просто невозможно.

 

Соответственно, приёмным родителям приходится долго и кропотливо заниматься тем, что я бы назвал «реставрацией души» усыновлённого мальчика или удочерённой девочки. Для родных пап и мам главная сложность – это «особенности характера» их чада. Как правило, для того, чтобы эти «особенности» не превращались в серьёзные недостатки, родителю приходится (как это ни противно) меняться самому. Тем же, кто взял в семью воспитанника детдома, предстоит ещё по мере сил восполнять пробелы в его образовании, исправлять чужие просчёты в воспитании, отчищать ребёнка от глубоко въевшейся серой казёнщины.

 

С огромным уважением я отношусь к тем, кто усыновил сироту. И не осуждаю (не имею морального права) тех, кто сперва усыновил, а потом – не выдержал, отказался от него. Жизнь мучительно разнообразна, и ситуации бывают всякие... Со своей же стороны, со стороны педагога, последние три года работающего с сиротами, могу сказать, что «реставрация души» – дело чрезвычайно ответственное, тонкое, затяжное... Но всё окупается счастливейшими моментами, когда вдруг (почему-то всегда «вдруг», неожиданно) ты видишь результат своей работы. Или, как в конкретном случае со мной, - результат коллективной работы сотрудников БФ «Большая Перемена».

 

1.

 

Д. – 8 лет (все имена детей изменены). Занимались мы с ней рисованием год. Хорошо помню первое впечатление от неё. Девочку недавно удочерили, она, видимо, находилась ещё в подавленном состоянии, с трудом привыкая к такой серьёзной перемене в жизни. В глаза смотреть избегала, вопросы – либо игнорировала, либо коротко и глухо переспрашивала: «Чё?»

 

Рисовала, правда, вдохновенно и самозабвенно. Помимо явных способностей к рисованию, у девочки было ярко выражено стремление уйти от реальности. Спрятаться от стресса, вызванного её удочерением. Например, она буквально «ныряла» в лист бумаги, подолгу рисовала, не поднимая головы, крайне неохотно отдавала карандаш, чтобы я мог поправить ей рисунок.

 

Фразы её были отрывистые, резкие. Часто их смысл оказывался непонятен, так как и словарный запас, и опыт нормального человеческого общения были крайне скудны. Имена и отчества Д. не запоминала и вообще казалась погружённой исключительно в свой мир, мир причудливый, странный, но... более понятный для неё, нежели реальность.

 

Хаос в мыслях и чувствах ясно отражался в рисунках. Компоновка (размещение) предметов в листе изумляла от- сутствием логики. Например, человечек мог идти не по земле, а по воздуху. Или летящая птица упиралась клювом в дерево, словно с разгона вонзаясь в него.

 

К тому же лист был сплошь заполнен зверюшками, птичками, ветками, словно Д. боялась, что останется хоть одно пустое место. Ей не хотелось оставлять пространства для того, кто может явиться извне. Для кого-то незнакомого, чужого, возможно, – опасного...

 

(Итак, обнаруженные проблемы: закрытость девочки, её подавленность от резкой перемены в жизни; бедность лексики, грубовато-резкая манера общаться; алогизм в рисунках, отражающий искажённое восприятие мира.)

 

Начали мы с ней с изображения так любимых ею животных. Объясняя ей, как сделать какого-нибудь ёжика более похожим на себя, я шутил, говорил примерно так:

– Это что же за иголки такие... огромные??? Целый забор, а не иголки!

 

На моё счастье, чувство юмора у девочки оказалось превосходное. Она смеялась и охотно исправляла ёжика. Что было бы, если бы я сухо и авторитетно сказал ей: «Сотри колючки и сделай их короче, у ежей так не бывает»? Наверно, послушалась бы и стёрла. Только урок рисования превратился бы для неё в тягостную повинность. «Уж и порисовать не дадут в своё удовольствие, даже сюда суют свои взрослые мудрые носы!!»

 

Шутливый тон важен в данном случае, для определённого настроя. «Это не страшно, что пока не получается! Это только смешно! А можно ещё сделать – правильнее, красивее, гармоничней».

 

Смеялась Д., правда, слишком громко, неестественно и как-то не по-детски. Но я привык к этому и продолжал вести занятия в том же духе. Наш логопед и учительница математики усиленно занимались с Д., и тоже – неформально, с полной отдачей. Только, как женщины, – более нежно и деликатно. Постепенно дикция и умение строить фразу, сами интонации девочки, стали более правильными; уходила резкость, нервическая невнятность. Разумеется, сказывалась и колоссальная работа приёмной мамы, на которой лежала основная ответственность за воспитание девочки.

 

А уроки математики самым неожиданным образом стали помогать мне на занятиях Изо. Развитие логики, умение сопоставлять (например, что больше, что меньше) сказывалось в изображении разнообразных предметов. Д. научилась чувствовать пропорции, чётче понимала, где земля, где небо. Хаос всё больше напоминал нечто реальное, по-земному понятное...

 

На своих же занятиях я много читал Д. вслух или пересказывал своими словами сказки. Попутно маленькая художница иллюстрировала эти истории. Таким образом, если что-то ей было непонятно, она имела возможность разобраться в сюжете в процессе иллюстрирования. Например, если фраза «тогда муравей запряг улитку в коляску» звучала сначала, как бессмысленный набор слов, потом, когда с моей помощью появились на бумаге и коляска, и запряжённая в неё улитка, и муравей, весело размахивающий кнутом, – всё стало на свои места.

 

Важнейшую роль играло и то, как рассказывались сказ- ки. Необходимо было не только подбирать слова попроще, но и «разыгрывать» волшебную историю, превращать пересказ в моноспектакль. Д. радостно смеялась, когда я менял голоса, гримасничал, изображая Волка, Братца Кролика или Черепаху. Естественно, фразы героев, их интонации, запоминались легче, когда я их не произносил, а проигрывал.

 

Параллельно Д. занималась чтением с другим педагогом «Большой Перемены», и это прекрасно сочеталось с моими уроками. Мне трудно судить, насколько Д. стала лучше читать (мы последнее время вслух с ней не читали), но речь её явно изменилась. Даже само звучание голоса стало иным – мелодичным, более нежным. Да и смех уже не заставлял меня вздрагивать – он стал обычным детским смехом, который так радует наш слух...

 

И вот, наконец, стали появляться рисунки хорошо скомпонованные, продуманные. В них появился «воздух», а прежде, как я писал, в них всё было перенасыщено разнообразными, никак не связанными друг с другом существами. Я был ужасно рад...

 

А уж когда Д. появилась у меня в кабинете с мисочкой черешни и голосом воспитанницы дворянского пансиона проворковала: «Угощайтесь, пожалуйста, Михал Михалыч», я, что называется, «поплыл» от умиления...

 

Таким образом, можно смело сказать, что общение с Д. – живое, непосредственное; рисование, как весёлая игра, – имели важное значение в этих радостных переменах в манере поведения ребёнка, характере и способе себя выражать.

 

2.

 

Тех же методов обучения я стараюсь придерживаться и в работе со старшими нашими учениками. Т. – 16 лет. Его опекает мужчина, с которым у Т. отношения непростые, что и немудрено: мальчик много лет (практически всю жизнь) провёл в интернате, а учился в коррекционной школе. Само собой, он отстаёт в развитии от сверстников, иногда ведёт себя странно. В общежитии с таким нелегко.

 

Проблемы Т. следующие: он рассеян, слабоволен, поразительно легкомыслен. В жизни его часто били и унижали, потому он запуган и от малейшего повышения голоса или простого физического прикосновения – вздрагивает и напрягается.

 

Как и для Д.,  для Т. рисование было способом ухода от реальности. Его мечта – стать дальнобойщиком, потому излюбленная тема его рисунков – огромные грузовые автомобили. И ещё он любит сочинять жутковатые истории о вампирах и зомби, иногда изображая их в своих тетрадках.

 

Однажды я увидел его пенал – мягкий, матерчатый, сплошь изрисованный внутри и снаружи. С разрешения Т., я заглянул внутрь пенала и увидел там страшные клыкастые физиономии; красиво, любовно написанное имя – «Т.» и руку скелета, тянущуюся к этому имени. Не нужно быть дипломированным психологом, чтобы понять: внутренность пенала – внутренний мир мальчика. Запуганного, несчастного, пытающегося изжить ощущение грозящей ему опасности. Предстояла (забегая вперёд, скажу: и ещё предстоит!) огромная работа по возвращению Т. в состояние хотя бы относительного душевного покоя.

 

Разумеется, мы с ним рисовали разные машины и поезда. Тут я и мои коллеги обратили внимание на одно парадоксальное явление. Т. очень плохо осваивает математику. Впадает в ступор от простейших вопросов по этой дисциплине. Но при этом потрясающе точно изображает автомобиль в пространстве, очень умело показывает нужный ракурс. А такую объективно сложную тему, как перспектива, понял чуть ли не слёту. С одной стороны, Т. не умеет, как следует, пользоваться линейкой; с другой – рисуя с натуры трапецию, обращал внимание на нюансы, которые не замечал даже я – профессиональный художник.

 

Склонным к рисованию людям почти всегда плохо даются точные науки. Но в рисунках Т. отчётливо видно, что у него есть и логика, и умение замечать мельчайшие детали изображаемого объекта. И пропорции он чувствует отлично. Трудно поверить, что сделавший эти рисунки ученик – путается при таких простейших действиях, как, скажем, вычитание или сложение. Думаю, дело тут, в частности, и в том, что, рисуя, Т. ощущает себя свободным. Решая же математические задачи, мальчик привычно ожидает окриков и оскорблений вроде «идиот», «бестолочь», «дефективный». Это тревожное ожидание стало уже рефлексом, и нашему педагогу по математике приходится ценой неслыханных усилий помогать Т. «не отключаться», когда требуется освоение математических правил. Надеюсь, Т. уже осознал, что в «Большой Перемене» за ошибки в решении задач его никогда не унизят.

 

Да, Т. очень здорово изображает машины. И ещё – орнаменты, архитектурные постройки. С удивительным прилежанием он часами раскрашивает завитушки герба, тщательно прорисовывает мельчайшие детали. Фактически он создаёт в эти минуты свой собственный микромир, где всё продумано, красиво, гармонично. А уж если его спросить, какие функции у той или иной детали автомобиля, Т. с воодушевлением настоящего энтузиаста всё объяснит подробнейшим образом.

 

На первых уроках, пока он рисовал, я с ним беседовал на самые разные темы. Изголодавшийся по общению мальчик радостно отвечал на вопросы, потом начал шутить, возражать. Это нормальное человеческое общение и доброжелательная атмосфера явно действовали на Т. успокаивающе. Он вполне освоился в «Большой Перемене», в частности, и у меня, в кабинете Изо.

 

Мне хотелось отвлечь его от машин. Начал пересказывать ему литературные истории, несложные, но с хорошей, серьёзной идеей. Например, «Сказание о Кише». Слушая меня, Т. делал иллюстрации к этим историям. Выяснилось, что помимо грузовиков он очень хорошо может рисовать и людей, и животных, и... много ещё чего. Навыка запоминать то, что ему рассказывали, у него нет. И, само собой, горячей любви к литературе, к чтению у Т., благодаря иллюстрированию, не возникло. Зато выявились его потенциальные способности. Во-первых, как я уже написал, стало ясно, что мой ученик не только «хорошо рисует машинки», а просто «умеет хорошо рисовать». Во-вторых, мои устные рассказы пробудили в нём желание и самому что-то мне рассказывать. Сочинять импровизационные истории.

 

Конечно, эти импровизации были сбивчивы, эмоции там преобладали над смыслом. К тому же превалировали сюжеты, навеянные фильмами ужасов и мистическими триллерами. Но! Т. именно исполнял свои рассказы! Артистично, с театральными паузами и тонкой игрой интонаций. Это дало мне надежду на то, что когда-нибудь он заинтересуется литературой, начнёт читать хорошие книги. Пока, как я понял, он увлекается низкопробными книжками, в которых кратко пересказываются сюжеты тех же «ужастиков».

 

Самым серьёзным заданием для него стало изображение с натуры гипсовой призмы. С заданием этим он справился блестяще. Не помню, чтобы кто-то из моих учеников из нормальных полноценных семей выполнил его на таком уровне. Потом его рисунок занял центральное место на стенде, посвящённом успехам Т. в рисовании. Внешне Т. реагировал на это довольно сдержанно. Видимо, он не привык быть в центре внимания. Однако, спустя какое-то время он стал с увлечением делать рисунки на нашей доске в коридоре, где каждый из студентов может оставить свой «автограф» в виде рисунка или надписи. Там возникали целые истории в картинках, и все мы радовались за Т., нашедшего один из способов самовыражения.

 

Очень важны бывают отдельные, вроде бы не существенные, детали. Вот один пример. У меня в кабинете всегда можно попить чай или кофе с печеньем или конфетами. Чаепитие может излишне затянуться, потому я разрешаю моим ученикам (и Т. тоже) одновременно рисовать и грызть печенье, глотать чай. Многие педагоги осудят меня за такую вольность: «Вот это уже перебор! Такие вещи распускают ребят!» Я бы уточнил: не распускают, а... приятно расслабляют. Конечно, глупо было бы убеждать окружающих, что это «моя педагогическая находка». Но... мне невыразимо приятно, что тот же Т. так по-домашнему, по-семейному сидит за столом с карандашом в одной руке и с крекером в другой! К слову сказать, ни разу ни одна работа не была облита чаем или испачкана шоколадом.

 

Конкретными достижениями пока хвастаться рано: одного года – маловато для того, чтобы сдвинуть с мёртвой точки такого запущенного и обиженного жизнью мальчика. Но всё же они есть! Т. находит общий язык и охотно общается с нашими педагогами. Искренне пытается разобраться в отдельных жизненных проблемах. а в рисунках его появилось что-то новое, более уверенное и даже – профессиональное.

 

Даст Бог, и в будущем он будет душевно и интеллектуально развиваться.

 

3.

 

В одной семье с Т. живёт Б., который формально не является сиротой, но большую часть жизни провёл в интернате и так же, как Т., закончил коррекционную школу. Как водится, и не учили его толком, и не развивали, а тут ещё и сильный речевой дефект: Б. не произносит очень много букв, сглатывает слоги. Ему 18 лет, но, как и большинство воспитанников интернатов и детских домов, выглядит он значительно младше – лет на 14-15. Тем не менее, он чрезвычайно смышлёный и энергичный малый.

 

С первых же занятий Б. проявил себя как общительный и понятливый ученик: задавал вопросы; без особой радости, но всё же послушно подправлял работу, если я делал ему замечания. Если у Т. коньком были автомобили, то Б. самозабвенно вычерчивал в тетрадках дворцы и замки. Пристрастие к архитектурным объектам впоследствии частично объяснилось тем же стремлением соорудить нечто цельное, гармоничное и прочное. Пусть только на бумаге!

 

Не меняя принцип ведения урока, я так же, как и в других случаях, сначала дал Б. вволю нарисоваться тем, что он любит – замками и дворцами. Однако понемногу усложнял задачи. Так, например, появился дом, изображённый в три четверти, то есть не прямо, а несколько под углом. Потом дело дошло до изображения зданий разных стран и разных эпох. Разумеется, при этом мы много говорили об истории, о разнообразных стилях в искусстве и прочем.

 

Здесь необходимо сказать о самой важной, доминирующей черте Б. Он требует ежесекундного внимания к себе, ревниво следит за тем, как я разговариваю с другими учениками – с тем же Т. Это не столько эгоизм, сколько страх оказаться обделённым. Поговорив с логопедом нашего фонда, мы оба пришли к выводу, что, возможно, Б. потому и говорит так невнятно, что подсознательно стремится оказаться в возрасте двух-трёх лет, когда (так ему представляется) рядом с ним были добрые любящие люди. Например, покойный папа.

 

Б. оказался вполне серьёзным и «зрелым» собеседником. Круг его интересов невероятно широк, хотя зачастую ему требуются однозначные и точные ответы на все вопросы; даже на философско-этические. Тенденция Б. – поскорее всё узнать, понять, выяснить, а потом – устроиться на хорошую работу, обеспечить себя жильём, найти подходящую компанию любящих и преданных друзей.

 

Так же и в рисовании. Одна из любимых его фраз: «Скажите, что не так, я сразу всё исправлю». Терпеливое осмысление того, что происходит в жизни, ему изначально было чуждо. И процесс рисования, как несколько этапов создания серьёзной работы, ему не нравился. К концу учебного года, благодаря нашим долгим беседам и тщательной работе по усовершенствованию рисунков, Б. стал более основательным и терпеливым как в рисовании, так и в подходе к жизненным проблемам.

 

Поскольку именно Б. я уделял большую часть своего времени, примеров «благих перемен» довольно много. Заметное влияние на юношу оказали, конечно, и куратор, и другие педагоги, в конце концов, – сама атмосфера «Большой Перемены». Недаром он так стремится к нам на занятия и разные мероприятия.

 

Ограничусь двумя примерами, показывающими, как изменился наш студент в процессе обучения в «Большой Перемене». Мы много говорили с ним о психологии, об умении по выражениям лиц, позам, фразам людей определять их характер или душевное состояние. Также обсуждали, как отражаются эмоции в рисунках людей. И ещё уделили изрядное количество времени тому, чтобы выяснить, как передаётся настроение автора работы – зрителю (при содействии каких конкретно приёмов). Вот один раз Б. не на шутку разошёлся на занятии (с ним такое случается часто), начал мне дерзить. Я сказал, что не желаю с ним общаться и продолжил заниматься с другими ребятами. А Б. игнорировал, давая понять, что недоволен его поведением. Юноша расстроился. Сидел, насупившись, мрачно чиркая карандашом по бумаге. Пришло время заканчивать урок. Я объявил об этом, все принялись собираться, мыть кисти, укладывать в сумки папки и т. д.. Б. же нарочно достал новый лист и заявил, что успеет сделать ещё одну работу. Я иронически заметил, что либо не успеет, либо придётся его запереть в кабинете. В итоге рисунок минут за 5-7 он таки нарисовал. Успел. На фоне грозового неба стояло одинокое дерево с напряжённо расставленными в стороны руками-ветками. Я с удовольствием отметил про себя, что Б. отлично усвоил, каким конкретно способом можно передать в рисунке своё эмоциональное состояние.

 

В другой раз заговорили почему-то о любви. Видимо, на занятии присутствовали девушки. В итоге, все пришли к выводу, что важнее всего на свете – Любовь. С тем и разошлись. Вот проходит неделя-другая. Опять у нас урок. Говорю кому- то: «Есть такая телепередача – «Больше, чем любовь»...» Б. перебивает: «Глупое название!» «Почему же?» «Что может быть больше Любви, если она ВСЕОБЪЕМЛЮЩА?...»

 

Комментарии, по-моему, излишни...

 

«Реставрация души» – тяжёлая, но благодарная работа. Общение, беседа с ребёнком из детдома или интерната – не только помогает установить человеческий контакт, но даёт мощный импульс для личностного развития. Теоретический материал усваивается легче и быстрей, поскольку на уроке создаётся доверительная дружеская атмосфера. Для навевающей скуку назидательности тогда просто не остаётся места.

 

Уроки же рисования, которые изначально предоставляют ученику больше свободы, нежели занятия более «серьёзными» предметами, особенно располагают к живому непосредственному общению. Тема рисунка, способы воплощения идеи юного художника являются отличным поводом для его самоанализа, анализа им других людей, исторических отсылок и прочего. Зачастую можно, изучив как следует с учеником его рисунок, разобраться, что его тревожит, в чём он ошибается, неверно воспринимая некоторые явления жизни.

 

Опять же в рисунке иногда легче сформулировать слож- ную идею, чем в словах. Так что рисование – это ещё и способ исповедоваться. Или попытаться донести до окружающих то, что не выразишь словами.

 

Успехи же в рисовании придают уверенности в себе и повышают самооценку сироты. А ведь он так в этом нуждается... 

 





© 2012-2014 Ресурсный центр помощи приемным семьям с особыми детьми | Благотворительный фонд «Здесь и сейчас»
Проект при поддержке компании RU-CENTER
Яндекс.Метрика